ПРЕДИСЛОВИЕ

— Залп! Залп! Залп!

Голос орудийного начальника сорвался и охрип так, что кажется, будто он уже не выкрикивает, а выкашливает слова из последних сил.

Устал не он один. Приближается конец смены, и накатывает то самое изнеможение последнего часа: когда руки начинают дрожать, норовя выронить заряд для катапульты, а ноги грозят подкоситься или поскользнуться на камнях крепостной стены, залитых месивом из снега, крови и справленной прямо на ходу нужды. Приятного мало, но когда торронги штурмуют крепостную стену Итрагара, времени отлучиться нет.

Наконец закат. Солнце спускается к краю горизонта, прикрываясь рваными перистыми облаками и висящей в воздухе морозной дымкой. Западная часть небосвода над кедровым бором и окружающими снежными пустошами окрашивается в ярко-багровый цвет.

Отбой. Торронги под крепостной стеной привычно откатывают стенобитные орудия, грязно ругаясь и грозя щупальцами несдающемуся городу. Очередной день осады, как ни горько об этом думать, скорее всего, приблизил их к взятию этого последнего рубежа. Пусть не победным наскоком, а долгим и тяжёлым измором окружённой крепости. Силы обороняющихся тают, как снег поздней весной. И только исключительное мужество и несгибаемость северян не позволяют им говорить вслух о том, что до весенней навигации по морю Айсбергов ещё далеко и долгожданная помощь имперских кораблей из Лассии не успеет…

Торронги тоже устали и понесли за минувший кровопролитный день немало потерь. Но, к сожалению, даже это не гарантирует покоя ночью. Проклятые змееголовые, мать их гулящая пьяница, видят ночью лишь немногим хуже кошек и сов. И охотно пользуются этим преимуществом, иной раз штурмуя город глухой полночью. Единственное, что утешает (если это слово вообще уместно), так это то, что ночная оборона крепости — дело уже не вашей смены.

Устало хлопнув по плечу напарника (заменил выбывшего Семгера всего несколько дней назад, но работает молодцом), вы спускаетесь ужинать. По неразгаданной задумке древнего архитектора, узкая и длинная столовая, вытянутая как кишка, располагается практически во внешней крепостной стене. Каждый раз, когда вы оказываетесь в ней, с неуютным чувством думаете, что если бы не примитивность стенобитных орудий змееголовых, в один прекрасный день торронги вполне могли бы вломиться сюда прямо во время обеда. Приятного аппетита.

Получив свою порцию рыбного бульона с горстью сушёных грибов (запасы осаждённого города тают с пугающей скоростью, и порции еды становятся всё меньше и жиже), вы садитесь на чурбак, заменяющий табуретку перед «столом» — узкой полкой, тянущейся вдоль обеих длинных стен столовой-кишки. Почему архитектор решил, что бойцы должны есть, глядя в стену? Впрочем, сейчас вы так устали, что даже рады остаться наедине со своими мыслями.

Два года. Два с небольшим года прошло с тех пор, как вы практически спасли мир, предотвратив нашествие тьмы с древнего кладбища Урганару, ставшего средоточием мирового зла. Подвиг, достойный лучших песен, сказаний и легенд, обречённых на вечность. И подвиг, о котором никто никогда не узнает. Ни светская, ни религиозная власти государств разумного мира не могут позволить себе признать, что из-за их многовековых провалов само существование мира висело на волоске. И спас его только отчаянный, бесстрашный до неистовства, умный и везучий воин, он же преступник, осуждённый за избиение клирика.

Ситуацию можно было бы назвать анекдотичной, хотя и это слишком мягко. Величайший герой вернулся, совершив подвиг, о котором ради репутации всех властей мира и спокойствия простого люда никто не должен узнать. Так что подвига как бы и нет. А вот вменяемое ему преступление осталось. И единственным спасительным решением, которое смог найти Джоаней Второй — глава церкви и второе лицо Лассии — это под шумок добиться перевода героя на службу далеко за самые дальние рубежи страны, за северный край континента, что в тысячах лиг от столицы. На Орайл — остров в море Айсбергов. Самый северный из обжитых людьми. Крупный, но малонаселённый. Где девять месяцев в году стоит зима, а ещё три — непонятно что с моросящим прохладным дождём над мшистой тундрой. В Итрагар — единственный город и крепость на юге острова. По закону — часть Лассийской империи, ведь именно лассийцы когда-то раньше других доплыли сюда и заложили первый камень. А на деле — никому не нужное оторванное от мира поселение угрюмых северных воинов, оленеводов и рыбаков.

Поначалу служба в забытом углу мира, потерянном за северным краем света, тяготила лишь тем, что на Орайле для южного человека две зимы: короткая и зелёная так себе, а долгая и белая — просто ад.

А потом пришли торронги.

Самая малоизученная и самая агрессивная раса земного полотна. Отвратные создания, сходные с людьми лишь тем, что тоже являются позвоночными, прямоходящими, говорят на общем языке и имеют две ноги. Вот только головы у них змеиные, а вместо рук — щупальца с присосками наподобие осьминожьих.

Пожалуй, есть существа и пострашнее, но есть ли более злобные — вопрос. Торронги агрессивны, жестоки и не умеют ладить ни с кем и ни при каких обстоятельствах. Свирепые варвары просто не признают и не понимают самих понятий переговоров и мира, а в своём отношении к окружающим подобны примитивным рептилиям, тупым и хищным: просто жрут то, что могут сожрать и до чего могут дотянуться. В просьбе о мирных переговорах они со своими ограниченными мозгами не поймут два слова: что такое «мирные» и что такое «переговоры».

То, что с ними не договориться, понятно давно. Непонятно, как теперь сбросить этот гнойный нарост, эти полчища змееголовых монстров, облепившие Итрагар. И уже не одну скверную бессонную ночь вы с тоской понимаете: никак.

Торронги превосходят защитников Итрагара и количеством, и оружием, и доступным провиантом, и магией. Дарраты — тёмные колдуны и шаманы торронгов — периодически осыпают защитников крепости тучами кусачих розовых мух, дождями ядовитой слизи и прочей мерзостью. Тогда как Игмад —маг-охранитель Итрагара — старательный и заикающийся бледный юноша, напоминающий взволнованного студента благородного университета, в состоянии плести разве что заклятия исцеления. Да в редких случаях запустить молнией в добравшегося до края стены врага.

Весть о нападении и просьба о помощи была направлена в Элодер ещё в первые дни войны. Но ни сухопутные войска по зимним льдам, ни корабли из Лассии по весенней навигации не успеют прийти на помощь затерянному на верхнем краю карты маленькому северному городку, которому остаются считанные недели, если не дни…

— Вот ты где! Доедай скорее! Тебя Берг вызывает! — Окрик прямо над ухом заставляет посмотреть на крикуна, отвлекаясь от полупустой тарелки и грустных мыслей.

Марум. Кто бы сомневался. Малоприятный скользкий тип с рыжими волосами и бегающими глазками постоянно мечется тут и там с указаниями командования. Вроде бы числится в вашей смене и всегда обретается где-то поблизости. Но это «поблизости» почему-то не включает в себя крепостную стену и пекло боя. Вместо этого у него всегда есть поручения от начальства, по которым можно бегать в безопасности, регулярно при этом оказываясь перед глазами нужных людей. Как выжить в войне не воюя и получив при этом больше всех похвал от командира? Спросите у Марума.

— Иду, — говорите вы, опуская ложку в тарелку и думая: «Вот и отдохнул».

Меньше, чем через полчаса вы оказываетесь в Красных казармах — одних из многих казарм города, примечательных лишь двумя вещами: они выстроены из красного кирпича, редкого для города из серого камня, и являются штабом командования.

Вас просят подождать в жарко натопленном зале для совещаний. Сидя в одиночестве, вы смотрите на картины на стенах. Батальные сцены с участием бесстрашных северных воинов, в которых они неизменно побеждают. Лишь одна картина выпадает из общего ряда, и она же самая красивая: посреди бескрайней заснеженной тундры стоит высокое, неестественно огромное дерево, которое по всем законам природы здесь расти не должно. Дерево-ролдо, святыня островитян. Огромное и раскидистое, совершенно необъяснимым образом стоящее посреди северной пустоши. Никто толком не понимает, как дерево-исполин живёт и чем питается в промёрзшей земле, но говорят, что всем трём деревьям-ролдо на острове уже больше тысячи лет. И их огромные раскидистые силуэты посреди бескрайнего снежного пейзажа — едва ли не самый узнаваемый образ Орайла.

В зал заходят Берг и Таквар — два главных человека в армии, да и в целом в Итрагаре (формально после имперского наместника — городского главы). Берг старший по защите города, жилистый, покрытый боевыми шрамами старик, участник десятков кампаний, отдавший армии четыре дюжины лет. Из тех пожилых героев войны, что вызывают бесконечное и безоговорочное уважение у всех, независимо от пола, возраста и рода занятий. Таквар — его правая рука (названный в честь Бога войны Даквара с соблюдением древнего правила: повторять имя божества нельзя; нужно заменить хотя бы одну букву) — хрестоматийный жутковатый северный богатырь: невероятно высокий и широкий, с огромными ручищами и косой саженью в плечах. На лице десяток жутковатых шрамов и красная корка на месте выбитого глаза. Некоторые считают его неумным. Как бы не так.

По-северному немногословный Берг сразу переходит к делу:

— Приветствую, южанин. Прежде всего спасибо за твою отличную работу на стене. Ты силён и бесстрашен и ничем не уступаешь нашим воинам, будто в твоих жилах течёт наша кровь.

Вы киваете, принимая похвалу.

— Но тебе ведь хватает ума понять, что мы не сдюжим? Имперские корабли подойдут не раньше весенней навигации. А пешком сюда и за зиму не дойти. Да и нужны ли мы столице? Что мы им — рыба, олени и моржатина? Переживут, чай не золото с шелками. А мы вот своими силами выстоим ещё неделю. Ну, если поможет Даквар, две…

Вы молча смотрите на него, не кивая, но и не опровергая его слова. Вы-то понимаете. Берг только что озвучил то, что среди неустрашимых защитников города могли бы счесть пораженчеством и трусостью, но… это так. Крепость не выдержит. Торронги дожмут её штурмом или измором.

— Надежда-то была, а может, и сейчас есть. Только, — Берг делает паузу, прежде, чем заговорить о главном, — за два с лишним года у нас ты, наверное, слышал об ордене Северного Щита и монастыре Уединённого Духа.

Вы слышали. Обрывочные истории — кто рассказывал их со страхом и почтением, а кто со скептической усмешкой. Эта обитель скрыта в глухой тундре, и населяют её, со слов одних, сильнейшие колдуны обитаемого мира, со слов других — просто чудаковатые отшельники.

— Орден — главная сила Орайла. — Говорит Берг. — Двадцать четыре монаха — маги непередаваемой силы. Говорящие с Богами, укрощающие демонов. Призванные охранять человеческое присутствие на этом снежном острове, который — ты, южанин, как никто понимаешь — и для жизни-то мало пригоден. Обычно они у себя в монастыре заняты чем-то таинственным и важным, до чего никому дела нет. Но в страшную беду, будь то голодный год, эпидемия морозного жара или лиловой лихорадки, или вражеское нашествие — с чем люди сами не справятся — должны явиться, как белый дракон Даквара с небес, и спасти всех от всего. В летописях пишут, что в течение последних веков так и было.

— Сейчас бы их помощь очень не помешала, — осторожно вставляете вы.

— Да… — печально говорит Берг и на глазах будто стареет на десяток лет. — Не помешала бы… Беда в том, что пять лет назад орден с нами порвал. Просто скрылся в метели, будто нас для них никогда не существовало. Оскорбили мы их — глупее не придумаешь! — по пьяной лавочке. Никто и подумать не мог, во что та глупость выльется…

Он смотрит на Таквара, будто ища поддержки, но продолжает сам.

— У ордена есть забавная традиция. Неделя Разговения. Одна неделя в году ранним летом, когда их строгие правила перестают действовать, и им можно всё. Самый настоящий отдых. С выпивкой, плясками и весельем. Уже много веков в эту неделю они дружно приходили в Итрагар к нашим кабакам и дому законного блуда. И я, скажу тебе, это зрелище!..

Даже несмотря на драматизм ситуации, старик не может сдержать ухмылки.

— Представь себе! Мрачные монахи, ревнители знания и благочестия из благородного древнего ордена, в этих рясах своих чёрных с головы до пят, которые скрывают даже лицо, оставляя лишь прорези для глаз и ложки… И вот, значит, они отплясывают в наших кабаках безумные танцы, поднимая ноги выше головы, заказывают пиво и перегонное вино, рубятся в карты и кости, кто помоложе — заглядываются на девок… Мы этого зрелища почитай весь год ждём, чтобы дивиться на их забавы и ухмыляться. Ну диво же! Обычно ж монахи головы не поднимают… Где ещё такое встретишь.

И отношение к ним, конечно, дружелюбное, беззлобное. Да и попробуй озлобься — это ж орден Северного Щита! Кто знает — ты монаху слово поперёк — а он в тебя огненным облаком?!

И так было до недели Разговения почти шесть лет назад. Тогда и случилась та глупость, оказавшаяся большой для нас бедой…

В один из вечеров монахи разбрелись по нашим кабакам и напивались своим чередом. И кто-то из горожан перебрал, прицепился по пьяному делу к одному из монахов, да и поколотил его. Никто даже не понял, за что. Минутная пьяная дурь. Но отдубасил и отвозил по полу он его хорошенько. Говорят, была кровь, монаха сильно помяли. Уже тогда некоторые опасались последствий. Не выйдет ли чего за такое оскорбление члена могущественного магического ордена?

Но дело, как оказалось, было не только в этом. Драка ещё малый грех. Люди заметили на месте потасовки серебряную безделушку на цепочке. Медальон, вроде как. Странный, наши мужики такое не носят. Значит, монах обронил.

Так вот, он вроде бы застрял между досками, и кто-то хотел его поднять. Но пришлось разнимать дерущихся, а потом вести их на улицу, чтоб проветрились, да водой из колодца разбитое лицо монаху полить. А вернулись — медальона уж нет. Спёр его кто-то.

Ты представляешь?! Мало того, что какой-то дуралей из нашего города избил члена ордена Северного Щита, так ещё и украли его медальон! А ты знаешь этих колдунов. У них в этих висюльках, побрякушках да медальонах-оберегах может быть заключена вся их сила демоническая или магическая. И одни снежные черти знают, чем обернулась для того монаха потеря этой вещи…

На следующий день монахи ушли. Никто тогда шибко внимания этому не придал. Ну, ушли и ушли. Хоть за драку и неловко было. А оказалось, что они ушли насовсем.

Ни через год, ни позднее в Итрагар на Разговение они не приходили. Больше того — связь всю с нами оборвали. Раньше мы через голубиную почту чинно обменивались поздравительными письмами на праздник урожая и середины зимы. А с того случая они нам не отвечают, и ни весточки от них. Оскорбились за тот случай. Обиделись жутко.

— Ну вот только… — впервые вставляет слово Таквар. Его голос, низкий и гудящий, напоминает гул огня в доменной печи — Тогда-то, Берг, позже. Год спустя, помнишь?! Тот, припадочный…

— А! — после паузы на лице Берга, наконец, проступает понимание. — Этот… Ну он-то здесь при чём? Ну ладно, расскажу ради полноты картины.

На следующий год, не в неделю Разговения, а раньше, вдруг объявился в городе один монах. Это было странно. Они всегда приходили только все вместе, а не поодиночке. И только в неделю Разговения, а тут до неё ещё пара месяцев оставалась. И вёл он себя странно. Несколько дней бегал по кабакам и напивался до бесчувствия. Но не от веселья, а с какими-то рыданиями и всхлипываниями. Всё бормотал, что-то бессвязное, что он-де не виноват, виноват несправедливый жребий, и пусть «они» несут за это ответственность… А он мол сделал то, на что имел право, потому что не должно всё для него закончиться вот так. Упокойте, орал, Боги душу какого-там дитяти… Ахинею, в общем, какую-то. На голову, наверное, больной был. Даже сомнительно, что орденский: одёжей похож, в чёрном балахоне, а поведением нет. Ну а после этого мы уж и вовсе никого похожего на монахов ордена у нас не видывали…

— И ты теперь должен нам помочь. — Таквар перехватывает эстафету рассказа у уставшего Берга. —Отправишься в монастырь как наш парламентёр. С извинениями. С признанием нашей вины. С просьбой забыть старые обиды и обратить свою силу против змееголовых. За это наш город не только будет открыт для них всегда, но мы выполним любые условия, если у них они есть. Деньги? Книги? Магические артефакты? Найдём. Добудем. Закупим.

Да, мы провинились. Не отрицаем. Перебрав перегонного или полынной сивухи, мы бываем дураками, не соображающими, что делаем. Но… Южанин, мне странно думать, что нанесённая нами обида уж настолько велика, чтобы ради неё нас размазали, как дождевых червей, неосторожно вылезших на мостовую. Ну отсидятся они сейчас, «накажут» нас, и падёт Итрагар, торронги перебьют нас всех, кого-то оставят в рабстве, а дальше что? Будут сидеть в своём монастыре уже на острове змееголовых? Так лучше? Надеюсь, они всё-таки согласятся, что нет, примут наши извинения, и расчехлят свои легендарные магические пушки.

— Я понимаю, — снова вступает Берг, —было бы правильнее, если б в роли извиняющегося парламентёра был кто-то из нас, из итрагарцев. Это правильно, когда просит прощения тот, кто виноват, а не посредник. Но ведь после того случая они нас просто перестали замечать, словно нас нет. Может, даже прокляли… Приди к их воротам кто-то из горожан, боюсь, с ним и говорить не станут — сожгут пламенем каким или молнией прямо на входе. А ты южанин, ты из других земель. В тот злосчастный вечер ты даже не знал про наш городок на отшибе мира… Уж тебе-то они поди хоть ворота откроют.

— Я готов сделать всё, чтобы помочь городу, — честно говорите вы. Спустя два года на суровом севере среди этих людей начинаешь по-новому понимать, что такое дружба и самопожертвование. — Но как я отправлюсь к монастырю, если город осаждён? Есть подземный ход?

— Чего нет, того нет. Но есть Игмад, наш маг-охранитель. Судя по текущему состоянию дел, маг не великий, но десяток заклятий знает, и уж худо-бедно должен суметь перебросить одного человека через осадное кольцо. Уж не знаю, сонный морок на змееголовых нашлёт или на облаке тебя отправит… Кстати! Я ж не говорил с ним ещё. Таквар, пойдём найдём его. Скажем, что от него требуется.

Берг с Такваром выходят, и вы остаётесь в зале один. Это даёт вам несколько минут, чтобы утрясти в голове услышанное.

Первое. В тундре, в глубине острова находится уединённый монастырь древнего монашеского ордена, столь могущественного, что его усилий хватило бы, чтобы смести армию торронгов из-под Итрагара словно сухие листья со скамьи. И они, по идее, давно уже должны были прийти на помощь, но…

Второе. Пять-шесть лет назад все отношения между Итрагаром и орденом прекратились после пьяной драки. Перепивший горожанин отметелил монаха, отвозив его по грязному кабацкому полу. В эту часть истории верится легче всего. Зная, какими дураками могут быть напившиеся северяне, удивительно, что это случилось лишь пять лет назад, а не раньше.

Третье. Видоки говорили, что на месте драки монах обронил какую-то серебряную вещицу на цепочке. Вероятно, медальон. Её заметили между досками пола, а когда дерущихся разняли и вывели на улицу остыть, вещь загадочно исчезла. Предполагают, что это мог быть ценный талисман, потерю (или кражу) которого орден не простил.

Четвёртое. После этого монахи отбыли из Итрагара и больше в него не возвращались, разорвав с городом все отношения. Не объявились даже когда случилось то, ради чего, собственно, и существует орден: смертельная угроза Итрагару в виде вражеской армии. Городское начальство считает, что орден ведёт себя так, не простив избиения монаха и украденную серебряную вещь…

И именно эта часть истории кажется наиболее смутной.

Оскорбились… Спору нет, проступок серьёзный. Но и ответные действия выглядят странно: ведь если тебя оскорбили и что-то украли, то как бы сильно ты ни был обижен, есть смысл, по меньшей мере, сообщить виновным о своих чувствах. Потребовать сатисфакции и возврата украденного. Разве нет? Даже худшим грешникам, приговорённым к смерти, прежде чем на эшафоте выбить табуретку из-под ног, дают возможность объясниться и сказать последнее слово. А тут? Обиделись, молча ушли… Кстати, так и оставив вору утерянный медальон. Был ли он вообще? Может, померещилось спьяну? Уж не перемёрли ли они там все в монастыре от заразы какой?

В это время в зал возвращается Берг.

— Я договорился с Игмадом. Завтра за час до полудня он поделится с тобой магической силой и даст несколько заклинаний, которые позволят то ли пройти меж змееголовых невидимкой, то ли отвлечь их снежным смерчем… Я не всё понял, у него узнаешь. А дальше уже сам. Путевая схема у тебя есть. Иди отдыхать. Выспись сегодня хорошо.

— Тяжёлый разговор, а? — Марум, рыжая въедливая липучка, появился из-за спины так внезапно, что вы вздрогнули.

— Угу. — Отвечаете вы, не собираясь вдаваться в подробности.

— Ясно. — Рыжий наигранно тяжело вздыхает. — С этим начальством по-другому не бывает. Держись, старик, я бы на твоём месте сегодня напился.

— Угу, — снова отвечаете вы, на этот раз сопроводив ответ выразительным взглядом, в котором без труда читается: «Я знаю, что на моём месте ты бы сегодня напился, да и на своём, скорее всего, напьёшься. Отстань, пожалуйста».

— Ну, бывай, — не смущается он. — Может ещё увидимся сегодня. Каждый наш вечер рискует быть последним, поэтому надо уметь отдыхать.

Избавившись от назойливого собеседника, вы идёте к выходу из Красных казарм на улицу Камнетёсов. Открыв тяжёлую дверь, запускаете в помещение белое снежное облако, в котором, натянув шейный платок на лицо почти до самых глаз, через миг растворяетесь.